- Я… я посмотрю, - сказала Эва. – Но если они до сих пор ищут? И не знают. Это… очень страшно, не знать, что случилось с теми, кого любишь.

- Катарина, - сказала Кэти. – Катарина Жеррард. И жили мы на Цветочной улице. Десятый дом. Белый забор и еще цветы… мне тогда нравилось, Цветочная улица десять. И цветы… скажи… скажи, что я не хотела вот так… что… соври им, что я умерла давно. Так давно, что… придумаешь. Ты умная девочка.

Эва склонила голову.

Сдержать слезы почти получилось.

Почти.

И крылья за спиной обняли. Перья снова гладкие, что шелк, только еще и теплые. И от этого тепла ком в груди разжался, дышать и то легче стало.

Правильно.

Она, Эва, ведь не виновата, что все так… что… она просто тоже хочет спрятаться. Пусть бы даже под крыльями.

Под крыльями ворона удобно прятаться.

- Вот и все, пожалуй, да? – Кэти не ушла еще. Она стояла, чуть склонив голову. Но что-то в ней изменилось, неуловимо. Будто… будто посветлела? Если туман может посветлеть. – Я… теперь уйду? Куда?

- Не знаю.

- Ты же здесь, значит, знаешь.

- Нет. Я просто шаман. Я могу говорить с духами, но и только. А куда они уходят…

- По-справедливости мне бы в ад, - спокойно ответила Кэти. – Когда-то говорили, что грешники сгорают в огне. А я не хочу, вот и… осталась. Но здесь так тоскливо. Отпусти?

- В огонь?

- Куда-нибудь. Может, оно и не так страшно… может, потом я… сумею вернуться?

Раздался нервный дребезжащий звук, и Кэти прикрыла глаза. На губах её появилась улыбка.

- Мама вот так же… играла на клавесине. Простенькая мелодия. И я все пыталась повторить, - руки поднялись, пальцы пошевелились. – Надо же, помню… вот так… и теперь. А ты играй.

И он играл.

И почему-то дудка и вправду звенела, как старый клавесин. А Эва стояла, спрятавшись за крыльями, слушала и плакала. Плакала и слушала.

Здесь можно.

Здесь ведь все равно ненастоящее. А когда Кэти не стало, то и музыка оборвалась. И крылья развернулись с тихим шелестом.

- Иди, девонька, - сказали ей. – Тебе пора возвращаться. Скажи там, что я бы поел чего. И тебе не помешает. Скоро… поднимемся.

Глава 8 В которой находится место семейному обеду и задушевным разговорам обо всем

Когда Эванора Орвуд вдруг замерла, уставившись в угол, я, признаться, испугалась. И не только я. Леди Орвуд крепко побледнела и сказала что-то такое, что леди произносить точно не стоит. А потом спохватилась и позвала:

- Эва? Эва, девочка…

- Вы слышите это? – Тори сама чашку отставила и сжала голову руками. – Какой… неприятный звук.

Только теперь я и вправду услышала. Не сказать, чтобы неприятный. Далекий. Нервный такой. Свербящий. И зовущий. Но стоило отвлечься и звук исчез.

Леди Орвуд вынула кружку из пальцев дочери, бросила вышитую салфетку, прикрывая пятно на юбке, и вздохнула.

- Опять.

- Опять? – я помахала перед распахнутыми глазами Эвы рукой. Ничего. – Что с нею?

- Ушла, - её сестрица поерзала и сунула палец в ухо. – Нет, все-таки до чего мерзкая музыка. Я… я, пожалуй, выйду в сад. Все равно пользы нет. А чувство такое, будто спицу в ухо суют. Мама, прошу меня…

- Беги уже.

И она действительно побежала, подхватив юбки. Мне только и осталось, что взглядом проводить.

- Это… впервые это случилось, когда Эве было семь. Она и не помнит. Но я… - леди Орвуд разгладила юбки. – Мы тогда отправились на похороны. Моя кузина… ушла в родах. Печальное событие. Все очень огорчились.

Я думаю.

Но молчу. Только гляжу на Эву, что застыла с прямой спиной.

- Дорога еще тяжелой была. Осень. Дождь. Экипаж застрял. Мы… промокли все. И опоздали. Получилось весьма неудобно. И у Тори температура поднялась. Я их уложила, а потом ночью еще вставала. Как-то няньки были, но… я им не очень… иногда они весьма безалаберны. Вот. Я пришла и увидела, что Эва сидит в постели. Сидит и смотрит. В стену. Решила, что у нее тоже жар, но нет. Лоб был холодным. А она сидела, сидела, потом просто упала и…

Нынешняя Эванора падать не собиралась. Надеюсь, что и не соберется. Ровненько так сидит. И дышать дышит. Слегка бледновата, но не смертельно.

Пульс тоже ровный. Я руку на всякий случай пощупала. Кожа теплая, живая.

- Наутро она сказала, что ребенка нельзя называть Адамом. Он – Стивен. Вот… тоже неудобно вышло, но она… она была весьма убедительна. И супруг подтвердил, что ощущает… изменения тонкого слоя, кажется. Он как-то объяснял. Мы уехали. Я… я надеялась, что это все совпадение, девочка ведь так чувствительна. И дорога, болезнь Тори…

- Дар? – уточнила я.

- Да. Дар начал пробуждаться. Хотя нам говорили, что как такового его нет. Были еще случаи. Сперва спонтанные. Она вот так застывала, даже амулеты, которые муж сделал, не спасали. Одно время он и блокирующие браслеты принес. Но тоже не помогло… вот… и постепенно Эва научилась уходить сама. По своему желанию. Жутковато, но мы решили не мешать. Она и Тори научила. Вдвоем. Говорили, что там видят, что… а потом однажды Тори просто не очнулась. Эва да, а она… она осталась лежать.

Леди Орвуд поднесла сцепленные руки к лицу, будто собираясь укусить собственные пальцы.

- И сперва мы надеялись, что это… это временно. Потом тоже надеялись.

- Она вернулась.

- Но вдруг все повторится снова? – во взгляде леди Орвуд мне виделся страх. И еще надежда. Причем не понять, на что именно она надеялась. Что я уверю, будто бы история не повторится?

Или у меня есть волшебный способ вывести девчонку из транса?

Или… не важно что, главное пообещать? Ей ведь по сути и нужно лишь это обещание.

- Может, и нет, - осторожно сказала я. – Она же… она не такая беспомощная. И опытная тоже. Мне Эдди рассказывал. Она смогла найти дорогу из… того дома. Так что тут бояться нечего.

Леди Орвуд кивнула.

- И все-таки… иногда мне хочется, чтобы у них не было дара.

- Тогда бы мы вряд ли отыскали её.

- Я это понимаю, но… у них и так немного шансов найти мужа. Хорошего мужа, а не такого, которому нужны лишь деньги, теперь еще и это…

Тихий вздох.

- Не спешите, - вот тут я точно знала, что сказать. – Мужья, они как тараканы, порой сами заводятся, вне зависимости от желания.

По-моему, прозвучало несколько двусмысленно, но леди Орвуд взглянула с благодарностью.

А девица вдруг качнулась и моргнула.

Взметнулись руки к лицу.

И дыхание сделалось частым-частым.

- Я… я…

- Ты, - я взяла её за руку. – Как зовут помнишь?

- Эванора, - на меня посмотрели с удивлением. – И… извините. Пожалуйста. Кажется… я не специально, мама. Просто позвал и… и устоять невозможно. Ох…

- Тебе дурно?

- Нет… и он просил передать, что не откажется от обеда. Я тоже. Это все забирает столько сил. Голова опять кружится, но пройдет.

- Оно хоть того стоило? – поинтересовалась я.

И Эва прикрыла глаза, а потом ответила.

- Да. Стоило.

Они и вправду вышли. Эдди, взъерошенный и, кажется, раздраженный. Чарльз, потирающий челюсть, и клянусь, что на скуле его постепенно проступал синяк. И слегка виноватый тип, которого мне представили, как Эдвина Дархарда. Мрачный, как ночь, Орвуд-старший, от которой во все стороны тянуло мертвечиной. И несколько растерянный Бертрам. Он вот, кажется, совершенно точно не понимал, что произошло.

Что бы ни произошло, это ему не нравилось.

Может, потому что поучаствовать не довелось?

Нет, мысли свои я при себе оставила. А вот леди Орвуд и вовсе сделала вид, будто бы все это – совершенно нормально. И бледная, но спустившаяся к обеду Эванора, которая успела и платье сменить, и косу переплести. Столь же бледная и раздраженная Виктория. Она платье не меняла, а в пальцах вертела сухой листок. И… все остальное.

- Прошу, - леди вымученно улыбнулась. – День ныне чудесный, не правда ли…

- Несомненно, - Эдвин Дархард поспешно отряхнулся и на губах его появилась улыбка. – Редко случаются дни столь солнечные и ясные… дамы, но ваше присутствие…